Под
небесами – на земле
страна
раскинулась родная.
Средь
гор, пустынь, в немирной тьме, -
я
знаю – ты одна такая.
Мне
больно, стыдно, что молчу
я,
видя кровь твою, Россия!
Тебе,
и в горестях красивой,
помочь
всем сердцем я хочу,
все
помыслы тебе отдать!..
И я
молю, собрав все силы,
о
жизни – о тебе, Россия!
Довольно,
милая, страдать!
Тебе,
навеки мне родной,
с
лица я слезы утираю.
И
неприступною стеной
в
холодном сердце зажигаю
огонь…
2000 г.
Все на этой планете
В воспаленных умах
Перемешано… Гибнет
Мир на наших глазах.
На краю черной бездны
В танце с тьмой
слился свет,
И в безумных мученьях
Не найдем мы ответ
На вопрос: «Где ты,
счастье,
Где тут свет, а где
тьма?»
В страшный век этот
сходят
Люди дружно с ума…
2001 или 2002 г.
Наша жизнь- одна минута…
Может, снится все
кому-то,
кто-то где-то сладко
дремлет,
улыбается во сне…
А когда мы засыпаем,
что нас нет, мы
понимаем;
и, проснувшись, в
страхе шепчем:
«Что за сон приснился
мне?..»
И порой не меньше
пищи
жизни смысл мы всюду
ищем…
Только жизнь в одно
мгновенье
промелькнет- и нет ее!..
Так мы годы прозябаем
и без смысла
погибаем…
Да, вздыхая, легче
думать,
что кому-то снится
все…
2002 г.
Жизнь моя! Ищи
глупее-
не найдешь, как ни
старайся…
Ты идешь по грязной
луже,
не здороваясь со
мной.
Видно, в детстве не
усвоил,
что здороваться
приличней
первым с девушкой и старшим-
невоспитанный ты,
друг!
Так и я не буду
больше,
не пойду тебе
навстречу!
Понимай все как
угодно-
я не встану на пути.
Лишь совет дам на
прощанье
хоть чему-то научиться…
Впрочем, друг, ты- композитор,
и не мне тебя судить.
2002 г.
Едины мы в том, что
терпели кровавую муку,
что сердце болит, что
душа в полону у тревоги…
Сестрица родная, дай
мне свою крепкую руку,
дай, вместе пойдем по
размытой слезами дороге.
Не будем мы спорить с
тобой об утраченной силе,
искать, кто виновен,
что продана, пропита слава…
Одною ногою мы обе
стояли в могиле!
На счастье у нас, я
надеюсь, - законное право!..
Пусть слабы, болезны; пусть раны еще не зажили,
пусть много еще
впереди слез, мучений и боли,
но душу свою мы не
продали и не убили!..
Я верю – мы счастливы
вскорости будем с тобою!..
2002 г.
Умерла,
опустела родная деревня –
Словно
в саване, дремлет она в тишине,
Только
вечно бессменные стражи-деревья
Свои
руки иссохшие тянут ко мне,
Только
молния небо, как меч, рассекает,
Хохот
грома зловеще уносится вдаль…
А
деревья едва головами качают,
Словно
им в самом деле усопшую жаль,
И –
ни вздоха, ни вскрика. Лишь небо сверкает
Да
веревки дождей хлещут зло по траве…
А
деревья – стоят. И, конечно, не знают,
Есть
ли жизнь или нет на огромной земле…
2002 г.
На моем пианино лежат
вперемешку
кружева из мелодий, стихов и луны.
Темнота любопытно
взглянула в окошко,
и в ночи кружевные
проносятся сны…
Значит, так. Я желаю
тебе доброй ночи,
но сама не усну в эту
ночь, не смогу…
За рекой светит
месяц, и филин хохочет,
и цветы утомленные
спят на лугу…
Может, голос твой
слышать хотела б я очень,
может, просто мечтаю
в ночной тишине,
может, спать не дает
мне симфония ночи?..
Я прошу тебя –
вспомни, мой друг,
обо мне!..
2003 г.
Печальные
звоны прольются, скорбя,
да
только они не разбудят тебя –
пройдя
на земле свой блистательный путь,
в
лугах ты решился навеки уснуть.
…И
небо упало в твой гаснущий взгляд,
и
звоны прощально над полем летят,
и
ветер не тронет волос на челе…
Один
ты такой был на русской земле.
2003 г.
Русь журавлиная, Русь
величальная,
Русь колыбельная и
поминальная!..
Выстоишь, вымолишь –
сто раз обманешься,
но на лицо –
неизменной останешься
в этих пролесках, в
ручьях, в тихом шорохе
жаркой листвы; в тех
глазах, что нам дороги,
в радости детской, в
слезах и молении,
в самозабвенном
ночном птичьем пении…
2003 г.
Над
твоею землей небо чуть голубей
и
чуть больше у женщин изогнута бровь,
но
душа твоя слабо коснулась моей…
Мы
с тобой никогда не увидимся вновь.
Над
моею землей небо серо до слез –
льются
песни над ней широко, не спеша,
листья
с шорохом падают с тихих берез…
Что
над нею искала чужая душа?..
Хоть
куда полетишь – все леса да поля
(отчего-то
сильна у меня к ним любовь).
А
похожа душа твоя на журавля…
Мы
с тобой никогда не увидимся вновь.
2003 г.
Я тебя ни о чем не
прошу,
да и совестно мне
просить…
Я лишь песней твоей
дышу,
а иначе – смогу ли
жить?..
И в глухой замшелой
тайге,
где живет одна музыка
звезд,
не забуду я о тебе –
обо всем, что ты мне
принес.
…И когда через
несколько лет
оборвется нить жизни
моей,
что меня на земле
больше нет –
даже думать об этом
не смей!
Приходи в лес
замшелый мой,
и у старого сгнившего
пня,
как сейчас, назови
дорогой,
и тогда услышишь
меня.
Кто же знает, что
станет тогда
с полудетской душою
моей ?..
Стать хотела б она
навсегда
Только музыкой – но
твоей.
2003 г.
Припасть к твоей
живой воде,
со лба
отбросив прядь волос,
и не себя увидеть в
ней,
а – столь далекий! –
образ твой.
Биенье сердца, звон
воды
и тихий влажный
шелест трав
пусть нарушают
тишину…
Позволь склониться к
роднику,
в котором
– вместо дальних звезд –
увижу свет земных
очей…
Дай мне каплю росы из
небесного сада,
чтоб отрадна была и,
как слезы, горька,
вот и все…Больше мне
ничего и не надо –
даже капля любви для
души глубока!..
Кровью плачь, мое сердце!..Пусть крепко, до боли,
Обожжет тебя малая
капля любви,
чтоб чужие страдания,
радость иль горе
пережило, как если бы
стали твои!
Чтобы хрупкую жизнь в
каждой малой былине
ты стремилось
во что б то ни стало хранить…
Боже мой милосердный!..До века отныне
научи меня крепко и
больно любить!..
Чтоб без злобы я всех
оскорбивших прощала…
Умоляю – да славится
имя твое –
дай мне каплю любви,
чтобы вновь задышало
обожженное холодом
сердце мое!..
2003 г.
На
волосах блестели капли
дождя.
Земля дышала влагой.
А
человек шел по дороге,
чему-то
странно улыбаясь.
В
его груди дышало счастье –
как
музыка, наружу рвалось
и
не могло остановиться…
Но
грустным было это счастье.
2004 г.
Я стану чьей-нибудь
женою –
до безобразья
располнею,
детей заботою покрою,
поблекну и побытовею.
Свой мир я скрою под
халатом,
прижму подушкою на
койке,
ворча, что низкая
зарплата
у мужа, а у сына –
двойки.
Но, над кастрюлей
супа стоя,
вдруг улыбнусь себе –
далекой,
наивной,
не познавшей горя,
горящей, щедрой,
неглубокой…
Жила – летала, млела,
пела…
Кому об этом мне
поведать?
Не мужу – что ему за
дело?..
И позову его обедать.
2004 г.
Быть может, я в душе
своей – художник…
меня там, без
сомненья, не увидят,
и я тебя создам в
тиши и мраке
из плоти, крови,
голоса и духа.
В земле я размешаю
кровь и слезы,
и тишину, и пламя, и
моленье –
и вылеплю, и оживлю
дыханьем,
а сердце – горячо
заставлю биться!..
Пусть будет счастье –
где-то близко-близко,
как близко твои
волосы и руки,
глаза твои, твой
голос и дыханье…
…Увы, я наяву –
плохой художник,
и сколько я ни мну
руками глину,
и сколько от бессилия
ни плачу,
и сколько ни молю и
ни бросаю, -
выходит жалко, криво
и несхоже!..
Тебя другие создали.
Ты ходишь,
ты говоришь, и сердце
твое бьется…
Ты им принадлежишь. А
мне остались
тяжелые куски
застывшей глины…
2004 г.
Люди сходят с ума,
вперив глаза в
потолок…
Змеи волос – по
плечам,
в виски колотится
кровь…
Люди сходят с ума –
забывают, как их
зовут,
до хрипоты спорят,
кричат,
одежду рвут на груди;
испуганно прячут
глаза,
чтоб другие не видели
слез…
Люди сходят с ума
в залах, в кельях, в
толпе;
люди бегут от других,
люди бегут от себя,
люди зовут людей –
и тут же гонят их
прочь!..
Люди сходят с ума
от горя, счастья и
снов,
от музыки и от весны,
от слез, цветов и
дождей…
…Жизнь идет по земле
–
сеет семя свое.
Люди сходят с ума
уже оттого, что
живут…
2004 г.
Я хочу, чтобы небо
дарило дожди
и гроза рвала неба
покров;
и идти тебе вслед;
чтоб рука на груди
ощущала порывы
ветров,
и смотреть на тебя –
даже издалека,
из-под рваных
холодных ветвей,
от бессилья упасть…Но, быть может, рука
моя скоро сомкнется с
твоей…
2004 г.
О, чистота, чистота!
Дай погрузиться в
тебя,
в волны твои с
дрожащим светом на дне.
Дай утонуть в них,
забыть на мгновенье
себя,
остаться с тобою и
небом наедине!..
Господи, дай мне
способность
твой образ видеть в
других –
я от тебя отреклась,
но ты все-таки есть –
дай мне понять, что
ничем я не лучше их!..
О, помоги мне умерить
гордость и спесь,
чуда не ждать,
света у тьмы не
просить,
песок не глотать и не
искать пустоты…
Дай мне способность
просто, как музыка,
жить,
дай погрузиться
в волны твоей
чистоты!..
2004 г.
Ты идешь диагонально,
и на все тебе
плевать…
Да, конечно, все
нормально,
даром что слова
терять!..
Ты вчера прошастал мимо,
ты искал, наверно,
Диму
или Сашу – все равно,
все с тобою решено…
Что ли, вниз мне сигануть,
не боясь ничуть
разбиться –
то-то друг мой
удивится! –
и сказать
чего-нибудь…
Я скажу тебе вот это:
«Друг мой, я к тебе с
приветом,
я – с приветом на
века!..»
Смейся, смейся –
Ха-ха-ха!
Вместе будем мы
смеяться,
а когда настанет
ночь,
мне глаза твои
приснятся…
Что же! Я совсем не
прочь.
У меня такое дело –
мне молчанка надоела!
Я хочу тебе сказать…
после лекций буду
ждать!..
Счастье бродит
где-нибудь…
Ты идешь диагонально,
на тебя смотрю
печально…
Сигануть-не
сигануть?..
2004 г.
Как-то шли мы куда-то
с тобою вдвоем,
говорили о чем-то –
не помню, о чем.
Ты сказал: «Ну бывай, я, пожалуй, пойду…»
Я была в каком-то
полубреду
и сказала: «Куда же,
куда ты спешишь?
Ты послушай – поет
соловей…»
Улыбнулся: «Вам,
девушкам, не угодишь…»
и ушел на свидание с
ней.
Да, красива она.
Может, даже умна –
вы прекрасная пара. Я
этому рада…
Ну, а я, стало быть,
хороша – и одна…
Так чего же, чего же
от жизни мне надо,
кроме музыки и
ветров,
кроме пения
соловьев?..
2004 г.
Ее ты, мне кажется,
любишь…
Люби – да неужто я против?!.
Мне только одно
интересно –
пойдет ли она за
тобою?
Пойдет ли в огонь или
стужу,
и даже когда от
бессилья
на землю падет – не
покинет
тебя среди мертвого
поля?
Согласно ль терпеть
боль в коленях
хрустальное это созданье?
Согласно ль на смерть
– чтобы косы
душистыми травами
стали?
И в смерти – тебя не
покинуть,
остаться незримо с
тобою,
водой быть – поить,
когда жажда
тебя до конца
обессилит?..
…И если пойдет – то о
чем я?..
Люби ее – крепко и
больно!..
Достойно быть рядом с
тобою
хрустальное это созданье…
2004 г.
ЦАРСТВО
МОРФЕЯ
1.
(Царство
Морфея)
О Царство Морфея!
Из синего омута
смотрит на меня
лик луны.
Земля и небо – переместились,
и вода отражает небо, а небо – воду.
Луна смотрит на меня из воды
утопленницей, рассыпавшей по дну волосы
или свисает с неба –
а впрочем, это неважно, -
и пищит басовито:
«Ну, кто из нас утонул –
ты или я?..»
Меня охватил ужас и я проснулась,
но это погружение в холодное влажное небо
или в звездно-ледяную воду – неважно –
осталось…только луна была мертвой.
А может, я тоже луна?
Или луна – тоже я,
и кто из нас утонул – непонятно…
Все мы – из Царства Морфея.
2.
И. Ф.
Ты не ответишь.
Не потому, что не знаешь, что мне ответить –
ты хитрый. Нет, ты просто мне не ответишь,
даже если будешь разговаривать со мной.
Я заранее знаю, что ты мне не ответишь,
поэтому живу как цветок –
простирая руки солнцу, ветру и птицам,
отпечатывая в памяти нисходящий звук шагов…
Когда ты пройдешь мимо
и поздороваешься, слова застынут
у меня в горле и станут льдом.
Мне нужны только два слова –
твое имя и «Прости…»
К чему мне слова, когда я знаю,
что ты не ответишь мне?
Ты не ответишь, каким образом
прячешь тепло под тяжелым покрывалом
равнодушия,
но я тоже хитрая – я знаю,
что душа у тебя большая и теплая,
я ее вижу, она запуталась в твоих волосах,
она бродит во всем твоем облике,
в голосе,
в моих мыслях.
Каким образом? И на это ты не ответишь.
Я уже не жду,
мои уши привыкли к тишине,
к шороху ночных ветвей,
к задумчивому голосу фортепиано,
потому что знаю – ничего из того,
на что я надеялась, не сбудется…
Но скажи – можно ли жить без надежды?..
У меня к тебе много вопросов,
они все хотят вырваться наружу,
но замерли и тревожно смотрят
на мир сквозь проемы глаз…
Ты можешь прочитать их, если захочешь,
но – не ответить…
Ты не ответишь.
3.
Мне говорят, что счастье в том,
чтобы жить, забот и болезней не зная,
избегать нищеты и раздоров,
прикасаться к волосам
дорогого человека,
видеть каждый день его улыбку…
Но не этого (вернее, не только этого) мне надо!
Мне не надо счастья,
доставшегося
даром
или купленного по дешевке!
Мне не надо жизни,
в которой ничего не происходит –
даже голос твой, глаза, улыбка
могут очень скоро надоесть!..
Нет,
я хочу сама идти к нему –
пусть через боль, по крови и слезам,
но это счастье было бы моим,
а не украденным у кого-то!..
Я хочу сама идти к нему
по зарослям колючего кустарника,
цепляясь за него волосами,
разрывая одежду в клочья…
Я хочу, чтобы от твоего взгляда
мне было холодно,
чтобы волосы твои
жгли меня огнем,
слышать от тебя не только добрые слова,
а иногда – раздраженные, пылкие –
я буду знать, что ты живой,
бояться утратить свое счастье,
и твоя улыбка тем будет дороже!..
Мне говорят, что я сошла с ума,
что с жиру бешусь и ищу неприятностей…
Но разве я это говорю?..
Нет, и мне, как всем людям, хочется узнать счастье –
но не то – безмятежно-спокойное,
бездеятельное,
похожее на
вечный сон – нет,
мне нужно живое счастье.
4.
По лицу хлестали ветви,
глаза заливал пот –
она бежала…
Она бежала потому,
что слышала короткий вскрик
после глухого треска выстрела;
потому что видела перед собой поле,
усеянное
бессмысленно изрубленными телами.
Холодные жесткие ветви застилали путь,
били по лицу – но она должна была
прийти и напоить водой,
ползти к людям, утешать,
раздирая колени и локти,
волочь на себе, выбиваясь из сил,
мешать слезы с землей
и вжимать их глубже в себя –
до крови…
Она должна была умереть на груди человека
и вновь воскреснуть…
…А была когда-то чуть суровой,
грубоватой, неласковой, немногословной,
она была выше нежности.
Она была – Любовь.
5.
Мне приснился очень странный сон.
В нем
ты был нищий, пьяный, безумный…
Люди шли мимо,
а ты лежал на земле.
Был дождь. Вокруг собиралась толпа –
кто-то смеялся над тобой,
кто-то ругался, кто-то
позвонил в милицию…
С трудом пробившись сквозь
толпу,
без зонта, с мокрыми волосами,
я подошла и положила
руку тебе на плечо.
Ты открыл глаза и улыбнулся – так
одни только дети улыбаются матерям!
Ты лежал на земле, воскресший
от холодных дождевых капель,
а я стояла подле тебя на коленях,
держа твою руку.
Люди смотрели на меня
как на сумасшедшую…
Тогда, рука об руку,
мы разомкнули толпу…
Мы тогда о чем-то говорили,
о чем – я не помню,
помню только, что тогда мы
не могли существовать
вне этих мокрых улиц,
не держась за руки…
Потом мы бежали через какие-то подворотни,
поднимались по лестницам,
и дождь шел за нами –
мне почему-то не хотелось,
чтобы он прекращался.
Я только улыбалась. Я ничего не просила –
мне нужно было только – чтобы ты жил.
Ты взглянул на меня такими глазами,
что мне хотелось взлететь в небеса,
и показалось, что на этот раз
я – сумею…
Потом мы бежали, смеясь, как дети,
забыв обо всем, по опустевшим улицам –
твоя рука держала мою.
От избытка чувств
мы начали кружиться;
мы танцевали, смеясь до слез,
невесомо, как дождевые капли,
и откуда-то взявшиеся люди
смотрели на нас с удивлением…
Но они улыбались.
Какой-то старик с добрыми глазами
пожелал нам никогда не расставаться…
«Мы ведь не расстанемся?» - взглянула я на тебя.
Ты не ответил, только крепче сжал мою руку,
потому что знал – сон мой сейчас прервется
звоном будильника…
6.
(Воздух)
Я открыла окно,
и в мой дом вошел
живой, чистый воздух,
напоенный
дождем
и сладковатым запахом ночной листвы.
И весь мой дом ожил,
все предметы, наполняющие его, улыбнулись,
и задышали стены…
Воздух коснулся моего лица,
истосковавшегося по жизни и свету…
Я улыбнулась и сказала:
- Здравствуй,
я очень рада, я ждала…
7.
Каждый из нас – композитор
(вне зависимости от наличия
музыкального слуха).
Каждый – автор симфоний,
среди которых есть и гениальные,
и посредственные,
и просто бездарные…
Каждый пишет в своем стиле –
от классики до авангарда.
Мы наносим на расчерченные листы
тремоло дождевых струй,
диссонансы ожидания,
немые вопросы;
меняем темпы, размеры;
ставим возмущенное сфорцандо-
кто-то чаще, кто-то реже,
тревожное стаккато;
обрушиваем на собственную голову
каскады звуковых сочетаний;
движемся к цели по хроматической гамме;
срываемся на арпеджиато;
блуждаем в тональности субдоминанты
и вновь возвращаемся
(или не возвращаемся)…
А когда устанут руки –
напряженно вслушиваемся
в то, что у нас вышло,
перечеркиваем, бросаем
и начинаем заново…
Каждый составляет симфонию
из дождя, света, солнца,
птичьего щебета, шороха листвы,
снега, колокольного звона
(о ком этот звон?..),
взглядов, страхов, надежд,
слез, смеха, вопросов и восклицаний…
Каждый тратит на это ночи,
а потом мнет бумагу, рвет ее,
кромсает ножницами, выбрасывает в мусор…
Перечеркнутые листы
валяются у нас под ногами,
и никто их не подбирает…
Каждый занят сочинением своей музыки.
8.
В вагоне метро ехал пьяный.
Он спал, запрокинув голову.
Он был равнодушен ко всему вокруг –
и даже бороде не было дела
до его дыхания…
Из полурасстегнутого ботинка
видна была распухшая, в язвах, нога.
Она занемела и не чувствовала боли.
И вся душа его тоже была
раненая, занемевшая; она тоже
ничего не чувствовала, наверное.
Люди смеялись возмущались,
отходили от него,
но, по существу, никому не было дела,
жив ли он,
он для них не существовал, а впрочем,
и они для него не существовали.
Нельзя сказать, что он обитал в своем мире –
его мир состоял из черной ямы,
которая, как воронка, затягивала его
в себя все глубже.
Ему ничего не хотелось, разве что
вечно падать в эту яму, ни о чем не думая –
слишком страшно глядеть Жизни в лицо.
Его никто не вырывал из этой ямы,
да ему было все равно, вырвут его или нет,
а людям не хотелось принимать на себя этот груз.
Женщины не способны любить его – такого,
женщинам нравится, когда им улыбаются,
дарят цветы и посвящают песни,
а чего ожидать от этого, кроме пьянства,
кулаков и мата?..
Но и до них ему не было дела.
Он бросал вызов всем нам – тем,
что никому не бросал вызова.
Он просто не хотел жить – и не жил.
И в этом был отчасти свободен,
но и свободы ему было не надо…
9.
(По дороге в институт)
По асфальту текла река!..
И это ничего, правда, что мои сапоги начерпали воды?..
В главную реку вливались более мелкие – шумные и не
очень, быстрые и спокойные… В них вливались еще более
мелкие – это было похоже на географическую карту, увеличенную во много раз. Но
эта карта была живой. Она дышала – я слышала ее влажное дыхание; она бойко
струилась по желобкам, словно кровь по кровеносным сосудам; вода! – бежала, роп-тала, кипела, рвалась и ломала
все на своем пути.
И вот тогда, как, бывало, в детстве, я почувствовала, что
моя земля – живая. Иначе и быть не может, если кровь так кипит в ее огромном
теле. И где-то глубоко бьется – непременно бьется! – ее живое сердце.
Дождь тоже был живым – он оживлял каменный город, среди
которого не хотелось бы упасть и умереть – здесь тебя не обнимет земля, заключенная
в каменный саркофаг дорог и многоэтажных домов (тогда я почувствовала, как это
жестоко – заковывать в саркофаг жи-вое тело!), здесь
тебя не прижмут к себе травы; мостовая заберет твое тепло, но сама останется
холодной и равнодушной к тебе…
Я шла, улыбаясь, вдыхая всем существом влажный и какой-то
по-детски искренний воздух просыпающейся земли, забыв про зонт, ощущала легкие
прикосновения утихаю-щего
дождя. Потому что нельзя запрещать живому прикасаться
к живому…
Я шла – живая по живой земле…
10.
Господи, зачем ты
создал меня – женщиной,
существом с глупым сердцем,
впитывающим все
как губка?..
Ты дал мне способность родить – в муках,
а потом…Дитя, этот хрупкий цветок,
который нетрудно сломать,
беречь от ветра, зноя, грозы и косы…
А если не уберегу?..
Если его убьют
или если он, повзрослевший,
пойдет по иному пути, забыв своих
мать и отца,
ты дал мне способность – страдать…
Но вместе с тем
ты дал ему, глупому сердцу,
способность – каменеть,
мыслям – умирать в глазах…
Зачем мне это все?
И то, другое – непостоянство,
чрезмерное самокопанье?..
Но знаешь, Господи…я не представляю,
как – даже ты – ответишь на этот вопрос:
Зачем я женщина?..
11
(Бдение)
В густом ночном воздухе
плавится дождь.
В свете одинокого фонаря
с набрякшей ночной листвы
срываются серебряные слезы
на вспухшую черную землю.
Окно – настежь,
и настежь – душа.
Непрошенно
входит в дом
утомленный ночной ветер,
откидывает со лба прядь волос,
чтобы увидеть мои глаза –
и вдруг приникает к моему лицу
так, что не разобрать, где мои слезы,
а где – те, что роняет листва…
(Знаешь, ночной ветер
чем-то похож на тебя…)
В ночном воздухе гулко разносится
каждый звук – но я постараюсь
как можно тише
склонять твое имя во всех падежах,
и тише улыбаться, и тише,
вытянув руку в окно, ловить дождь…
Только дождь.
Или слезы?..
Или ветер?..
12
…ведь все так просто и случайно –
случайный сочувственный взгляд,
случайная улыбка, чуть коснувшаяся глаз,
голос, случайно дрогнувший в конце фразы
и рука друга – вот она, близко…
Все очень просто – как биение сердца,
как весна, осыпающая плечи
белыми лепестками,
как слезы, бегущие по щекам – не знаю,
отчего они бегут – ведь ничего
ужасного не произошло,
все очень просто…
В такие минуты не думаешь о том,
насколько мы разные, насколько
трудно другим;
не думаешь о маске, которую
приходится носить каждый день,
о ежедневной давке в метро,
бессонных ночах, и даже о том
что где-то кого-то…убивают.
Люди ищут выход и правду,
но это определение – «правда» -
придумано людьми
она, как люди, многолика, вездесуща.
А истина…истина – над всеми,
этот звездный купол,
что ей дела до нас с нашими проблемами?
Есть – вера,
унисонное биение сердец и доброе слово.
Природа дарит нам простоту,
а мы не ценим ее.
Мы выдумываем себе идеалы –
и бьемся за них, убиваем других и себя…
Мы мстим цветам
за их простоту,
за то, что они не принимают наших идеалов
и не мстят в ответ на зло –
нам, разумным, этого не понять!..
Мы рвем их под корень,
стараясь доказать свою силу и правоту –
а что есть правота? –
каждый считает себя правым!..
Мы слишком любим в себе то,
что сами создали
и ненавидим Божье – ту самую
Любовь,
которая не
требует своей доли,
без которой человек не может оставаться человеком!..
Это его воздух,
а воздух не заменят никакие идеалы!..
Так, может, стоит просто
ответить на чей-то зов,
просто остановиться – и услышать,
как дышит земля…
Все очень просто.
13
Тише, тише.
Не надо ничего говорить.
Пусть будет только взгляд
и руки твои – близко к моим.
Тише, тише…
Я пойму без слов.
Словами можно ранить – и смертельно,
да и…можно ли высказать самое важное?..
Поэтому их не надо.
Тише, тише…
Останься таким, какой ты есть,
потому что это величайшее счастье,
когда любят все, что есть ТЫ., -
и любят без слов…
Век человеческий слишком недолог,
чтобы словами лишать себя счастья.
Тише, тише –
вокруг и без того все визжит и гремит,
небо закрывают многоэтажные дома,
солнце заменили мертвые городские огни…
Так пусть хоть минуту будет тишина
и глаза – распахнуты чистому небу!..
Тише, тише…
14
(Жара)
Горячая пыль
поднимается с земли.
Солнце плавит
шаги на мостовой…
Где-то
хлопнет дверь,
скрипнет ведро
и тяжело
шлепнется в колодец.
Дорога ведет в бесконечность.
Солнце вскипает на коже,
язык припекается к нёбу
и нестерпимо сушит горло
вдыхаемый воздух –
пить, пить…
О, дайте воды,
дайте глоток чистоты!..
Как болит голова,
как устала…
Дайте преклонить колени
и затеряться во влажной траве…
Только бы добрести.
Я свободна
почти,
но крыло – перебито.
Кресты-кинжалы
небо пронзают,
и из зияющих ран
сочится жара…
О, дайте глоток чистоты!..
Только один глоток –
и уснуть…
15
К чему я иду?..
То, что пытаюсь удержать –
воздух…
Он ускользает между пальцев;
глаза мои
видят то, чего нет –
а возможно ли удержать – мираж?..
Ноги идут по зыбкой,
заболоченной почве,
а им кажется, что это – путь,
устланный
цветами!..
И только волосы
(наверное, потому, что растут
из относительно разумной головы!)
цепляются за ветви,
пытаются удержать…
Но глупому сердцу приятнее воображать,
что их причесывают золотые гребни.
…А что –ты?
Тебе – все равно,
ты меня даже не знаешь,
а если и знаешь – наверное, думаешь,
что я сумасшедшая, блажная…
А может, я все выдумала –
выдумала этот лес,
эти холодные росные травы,
болото, небо,
и то, что иду (и куда? –
к тебе ли? Нет, в самые топи!),
и тебя самого,
и то, что ты будто бы думаешь,
что я – сумасшедшая?
Может, все – плод моей больной фантазии?..
И если я только существую
(в чем есть сомнение) –
я проснусь – и все, что выдумала
в секунду уничтожится ядерной вспышкой!
А дальше – что?
Пустота?!.
А если и пустота – выдумана?..
О, Царство Морфея!..
2004 г., апрель-июль.